I.
Сказано что-то коль
глухо и не всерьез,
вслед последует боль,
боль, и за нею – ось,
ось опустелых тел
недосказавших враз
то, что их дух хотел
в сонме потухших глаз,
в сонме, где только шум
неуслышанных букв.
Там, где за шумом струн
вьется, словно хоругвь,
в полой, злой немоте
пестрядь глухих слов,
к слову сказать, – и тех,
сотканных из узлов,
сложных или простых,
тонкоголосых иль
вмиг дающих под дых,
выводящих всю гниль.
II.
Каждый понять горазд
сказанное зазря.
Каждый, признать, горласт
только взойдет заря,
только взойдет на крест
очередной пророк,
слово его – не персть –
очередной урок,
повод очередной
тихо сказать вслух:
о, родная, родной,
сколь же я был глух,
сколь же я был нем,
говоря с пустотой,
сколь же я был тем,
кто, говоря с той,
истовость видел в ней.
Ибо словесный шаг
мне давался трудней,
погружаясь во мрак.
III.
Не каждый поймет слог,
сказанный после того,
как преступил порог,
знать, себя самого.
Право, не стоит мреть,
лучше взойти луной.
Ведь прожита треть
жизни моей дрянной,
может быть, четверть лишь.
Лишь бы успеть сказать,
то, что разрушит тишь,
то, что согреет мать,
то, что спасет дух,
шире сказав – мир
от разлук и разрух,
преодолев ширь.
Ибо сказать успеть –
самое важное вбыль.
Проговорив, прозреть
и – превратиться в пыль.