Джузеппе Унгаретти – Одиночество
Ибо мои крики ранили,
как молния,
тусклый колокол Выси.
Они тонут в страхе.
Перевёл Михаил Климовский
Роберто Муссапи — Кассандра
1. Поэт
Мое пророчество оказалось слепым,
и голос мой оказался немым.
И чем точнее я видел будущее,
тем сильнее мне закрывало очи безвестное отрицание,
тем чаще мой голос говорил правду,
тем сильнее он, пустой, неслышный, отражался,
и да – я говорил, как в самых кошмарных снах,
ведь когда голос для других – лишь его эхо, шум,
для говорящего – это речь, то есть точное видение.
Язык, то есть связанные слова,
стучащие по земле, поломанные, неуслышанные,
как твоя тень, ясная и яркая, что сияет
и предстает пред другими туманным взором
и часто ослепительным, если ты предстанешь не тенью,
но женщиной.
Мое пророчество оказалось слепым существом,
и слово мое оказалось глухим.
2. Кассандра
Дверь дворца. Статуя Аполлона.
Судно только пришвартовалось, и на краю
дворца Агамемнона
я вижу лик вернувшегося царя,
который сделал меня невольницей,
меня, красивейшую из дочерей Приама;
они думают, что я – ласточка,
ведь я – чужда их языку, как оная,
внезапно прилетевшая из заморья;
и во дворце, зловонном от крови и смерти,
в опьяняющей багряности драгоценных ковров,
кои царица протягивает вернувшемуся царю,
весь пурпур, извлекшийся из моллюсков со дна
кровоточащего моря; я чувствую смерть,
Хор благоговеет предо мной и вопрошает
о руинах и разрушении моей Трои,
которые я, притом, предсказала,
словно все могло и не сбыться,
и голос вырывался из моего горла тщетно!..
– Они знают, что ты – пророк, – говорил Хор, –
но они понимают, что живут в мире,
что не нуждается в пророках и не доверяет им:
теперь я вижу мраморную ванную комнату, куда входит
Агамемнон,
и кровопролитие его рассеченного тела, рассеченного ею,
неверною женой, которая, воссоединилась
в своей постели с Эгисфом, пока её царь покорял Трою,
уничтожая тех, кто со мной одной крови;
я чувствую, что он поразит его, и потом смерть коснется меня,
виновную в собственном порабощении.
Долой повязки эти и мантию,
вниз, на землю, на эту землю, пропитанную кровью;
и на две части разломан жезл,
как бы мне хотелось, чтобы это было мое проклятое тело,
наказанное Аполлоном за мой отказ ему,
наказанное неверием людей в ту правду, которую я говорю...
Однако все сбывается, когда я предсказываю,
царь на колеснице сомневается в миге, сам того не зная,
потом он спустится... вот, спускается, попирая пурпурные ковры,
попирая тело окровавленного моря,
вот я, не имея ни одежды, ни жезла,
безо всяких оракулов, говорю сама с собой
в час, предшествующий моей смерти.
Мое пророчество оказалось слепым,
людской жребий оказался тайной,
счастье – лишь мечтой тени.
И если придет несчастье – даже эта мечта исчезнет
движением влажного полотенца по картине.
Они говорили, что я – словно соловей,
кой никогда не сыт криками и извечно поет
и плачет всю свою жизнь в лесу зол.
Сами того не зная, они насмехались надо мной,
ведь даже соловей счастливее меня!
Боги наделили его тело крыльями,
подарив ему сладкую жизнь даже во плаче.
А мне остается он – голос, неуслышанный и разбитый,
и вместе с ним – видение надвигающегося будущего,
неслышное и слепое в настоящем.
В моих глазах нет тени мечты,
но есть видение непрекращающегося порицания.
Перевёл Михаил Белокаменский
Чезаре Павезе — Смерть придет и посмотрит твоими глазами
(из цикла «Смерть придёт, у неё будут твои глаза...»)
Смерть придет и посмотрит
твоими глазами;
та смерть, что сопровождает нас
с утра до вечера, неусыпная,
глухая, как старый укор совести
или нелепый порок. Твои глаза
будут тщетным словом,
немым выкриком, безмолвием.
Такими ты видишь их каждое утро,
глядя на свое отражение
в зеркале. О, дорогое чаяние,
в тот день и мы узнаем,
что ты – жизнь, и ты – ничто.
Для всех смерть имеет взгляд;
смерть придет и посмотрит
твоими глазами.
Будет это, как раздразнить порок,
видеть вновь мертвое лицо
в зеркале, слушать сомкнутые уста.
Мы сойдем в водоворот безмолвными.
Перевёл Михаил Белокаменский
Винченцо Кардарелли — Осень
Мы уже слышали её пришествие
под августовским ветром,
под проливными и плачущими
сентябрьскими дождями.
И дрожь пронеслась по земле,
коя теперь, оголенная и печальная,
встречает потерянное солнце...
Теперь, когда оно минует и падает ниц
этой осенью, наступающей
с несказанной вялостью,
лучшее время нашей жизни
протяжно прощается с нами...
Перевёл Михаил Белокаменский
Чезаре Павезе — Утром ты всегда возвращаешься
(из цикла «Смерть придёт, у неё будут твои глаза...»)
Исток зари
дышит твоими устами
в конце пустых улиц.
Сереют от света глаза –
нежные капли зари
на темных холмах...
Твой шаг и твое дыханье,
как ветер зари,
окутывают дома.
Город содрогается.
Аромат источают камни,
ты же – жизнь и возрождение,
звезда, затерянная
в свете зари,
скрипе ветерка,
тепле, дыханье...
Опочила ночь.
Ты – свет и утро.
Перевёл Михаил Белокаменский
Чезаре Павезе — Ты земля и смерть...
(из цикла «Смерть придёт, у неё будут твои глаза...»)
Ты – земля и смерть.
Твоя погода – темнота
и тишина. Ничто
не живет так далеко от зари,
как ты.
Когда ты кажешься
возрождающей,
ты оказываешься
лишь
мучением,
кое в твоих глазах
и в твоей крови, но
ты не чувствуешь этого...
Живи, как камень,
как твердая земля.
Оплетают тебя
мечты,
рыдающие движения,
кои ты не замечаешь. Боль,
как вода в озере,
трепещет и окружает тебя.
Это круги на воде.
Ты позволяешь им исчезнуть.
Ты – земля и смерть...
Перевёл Михаил Белокаменский
Чезаре Павезе — Также ты холм...
(из цикла «Смерть придёт, у неё будут твои глаза...»)
Также ты – холм,
и дорога из камней,
и игра в камышах.
И тебе знаком виноградник,
кой в ночи
безмолвствует.
Ты не говоришь слов.
Есть земля, коя молчит,
и она – не твоя.
Есть тишина, коя царит
на растениях и холмах.
Есть воды и поле.
Ты – закрытая тишина,
которая не отступает.
Ты – уста
и черные очи. Ты – тот виноградник.
Это земля, которая
ждет и не говорит ни слова.
Дни прошли
под пылающей высью.
Ты играла с облаками.
Это плохая земля,
чело твое знает сие.
И это – тоже виноградник.
Ты вновь найдешь
и облака, и камыши, и голоса,
как тень луны.
Ты вновь найдешь
слова за пределами короткой
и ночной жизни игр,
за пределами яркого детства.
Будет приятно промолчать.
Ты – земля и виноградник.
Горячая тишина
сожжет поле,
как костры – вечер.
Перевёл Михаил Белокаменский