I.

Я не один из них.

Я не из тех, кто верит во Христа,

Иисуса из Назарета, считавшего себя Богом,

Богом (к слову, как и они, фарисеи)

или просто сущью, превосходящей боль и время,

как, например, я, кроткий центурион (я родился в Пестуме),

думающий, что это невозможно для человека.

Я никто и ничего не знаю.

Я знаю только, что такое долг воина,

выполняющего приказы Рима, его власти.

Если Бог – Император, значит, Бога не существует.

И здесь, где я стою, охраняя стены и закон,

я чувствую, что Бог – это слово того, кто мыслит, и молится,

и слушает премудрости фарисеев во храме.

Я солдат, родившийся в Пестуме,

и я умею сражаться, и я способен защищать

столько, сколько мне прикажут.

Я молод, но я уже много сражался,

мой кинжал пронизывал не одну грудь,

и у меня шрамы на груди и на плече.

Но я никогда не видел распятия.

Оно меня никогда не касалось,

                                и все же это явление очень частое.

Когда я сопровождал его, с другими, на Голгофе

(не самые жестокие римляне колотили его),

и когда я увидел Его на кресте, Он кричал и почти плакал,

я чувствовал себя не солдатом, но умирающим.

А вечером, когда я лег на жесткую постель,

                                                 меня вырвало кровью.

II.

На следующий день я пошел к ней;

открыл дверь; у Ливии, как всегда, стоял полумрак,

как всегда, я увидел ее на кровати, только что

                                                  переставшую плакать.

«Подожди, – прошептала она мне, теперь уже улыбаясь, –

наступит время для любви, но только когда оная станется».

И когда она осознала, что я не понимаю, промолвила:

«Она может произойти скоро или даже сейчас,

но не раньше, чем я расскажу тебе, что мне снилось

                                                           и что я видела.

Или то, что я сначала видела, затем увидев во снах...

Магдалина возвращалась с другими женщинами.

Разнесенные слухи, отставленный камень,
опустелый Гроб, Ангел...

...Она поговорила со мной мгновение и улыбалась

ровно так же, как улыбаюсь сейчас я.

Мы были знакомы давно

и еще детьми играли вместе с нашими друзьями».

Потом же наступили любовь и оплата,

хотя она никогда не казалась мне оной;

и теперь порывы рвоты сменились очарованием,

словно дыхание и время были остановлены;

что́ меня поразило и даже отчасти напугало –

Ливия прошептала мне, что Магдалина сказала ей,

то ли во сне, после встречи,

то ли живым голосом во время той самой встречи,

или раньше (это было вне времени),

что Он воскрес и был распят

и за неё, жрицу любви, и за меня, центуриона,

                                          который является никем.

Распят же был за ны и воскрес, ибо слишком любил нас...

Перевёл Михаил Климовский

1. Поэт

Мое пророчество оказалось слепым,

и голос мой оказался немым.

И чем точнее я видел будущее,

тем сильнее мне закрывало очи безвестное отрицание,

тем чаще мой голос говорил правду,

тем сильнее он, пустой, неслышный, отражался,

и да – я говорил, как в самых кошмарных снах,

ведь когда голос для других – лишь его эхо, шум,

для говорящего – это речь, то есть точное видение.

Язык, то есть связанные слова,

стучащие по земле, поломанные, неуслышанные,

как твоя тень, ясная и яркая, что сияет

и предстает пред другими туманным взором

и часто ослепительным, если ты предстанешь не тенью,

                                                        но женщиной.

Мое пророчество оказалось слепым существом,

и слово мое оказалось глухим.

2. Кассандра

Дверь дворца. Статуя Аполлона.

Судно только пришвартовалось, и на краю

                                                дворца Агамемнона 

я вижу лик вернувшегося царя,

который сделал меня невольницей,

меня, красивейшую из дочерей Приама;

они думают, что я – ласточка,

ведь я – чужда их языку, как оная,

внезапно прилетевшая из заморья;

и во дворце, зловонном от крови и смерти,

в опьяняющей багряности драгоценных ковров,

кои царица протягивает вернувшемуся царю,

весь пурпур, извлекшийся из моллюсков со дна

кровоточащего моря; я чувствую смерть,

Хор благоговеет предо мной и вопрошает

о руинах и разрушении моей Трои,

которые я, притом, предсказала,

словно все могло и не сбыться,

и голос вырывался из моего горла тщетно!..

– Они знают, что ты – пророк, – говорил Хор, –

но они понимают, что живут в мире,

что не нуждается в пророках и не доверяет им:

теперь я вижу мраморную ванную комнату, куда входит

                                                         Агамемнон,

и кровопролитие его рассеченного тела, рассеченного ею,

неверною женой, которая, воссоединилась

в своей постели с Эгисфом, пока её царь покорял Трою,

уничтожая тех, кто со мной одной крови;

я чувствую, что он поразит его, и потом смерть коснется меня,

виновную в собственном порабощении.

Долой повязки эти и мантию,

вниз, на землю, на эту землю, пропитанную кровью;

и на две части разломан жезл,

как бы мне хотелось, чтобы это было мое проклятое тело,

наказанное Аполлоном за мой отказ ему,

наказанное неверием людей в ту правду, которую я говорю...

Однако все сбывается, когда я предсказываю,

царь на колеснице сомневается в миге, сам того не зная,

потом он спустится... вот, спускается, попирая пурпурные ковры,

попирая тело окровавленного моря,

вот я, не имея ни одежды, ни жезла,

безо всяких оракулов, говорю сама с собой

в час, предшествующий моей смерти.

Мое пророчество оказалось слепым,

людской жребий оказался тайной,

счастье – лишь мечтой тени.

И если придет несчастье – даже эта мечта исчезнет

движением влажного полотенца по картине.

Они говорили, что я – словно соловей,

кой никогда не сыт криками и извечно поет

и плачет всю свою жизнь в лесу зол.

Сами того не зная, они насмехались надо мной,

ведь даже соловей счастливее меня!

Боги наделили его тело крыльями,

подарив ему сладкую жизнь даже во плаче.

А мне остается он – голос, неуслышанный и разбитый,

и вместе с ним – видение надвигающегося будущего,

неслышное и слепое в настоящем.

В моих глазах нет тени мечты,

но есть видение непрекращающегося порицания.

Перевёл Михаил Белокаменский

(из цикла «Смерть придёт, у неё будут твои глаза...»)

Смерть придет и посмотрит

                       твоими глазами;

та смерть, что сопровождает нас

с утра до вечера, неусыпная,

глухая, как старый укор совести

или нелепый порок. Твои глаза

будут тщетным словом,

немым выкриком, безмолвием.

Такими ты видишь их каждое утро,

глядя на свое отражение

в зеркале. О, дорогое чаяние,

в тот день и мы узнаем,

что ты – жизнь, и ты – ничто.

Для всех смерть имеет взгляд;

смерть придет и посмотрит

                       твоими глазами.

Будет это, как раздразнить порок,

видеть вновь мертвое лицо

в зеркале, слушать сомкнутые уста.

Мы сойдем в водоворот безмолвными.

Перевёл Михаил Белокаменский

Мы уже слышали её пришествие

под августовским ветром,

под проливными и плачущими

сентябрьскими дождями.

И дрожь пронеслась по земле,

коя теперь, оголенная и печальная,

встречает потерянное солнце...

Теперь, когда оно минует и падает ниц

этой осенью, наступающей

с несказанной вялостью,

лучшее время нашей жизни

протяжно прощается с нами...

Перевёл Михаил Белокаменский

(из цикла «Смерть придёт, у неё будут твои глаза...»)

Исток зари
дышит твоими устами

в конце пустых улиц.

Сереют от света глаза –

нежные капли зари

на темных холмах...

Твой шаг и твое дыханье,
как ветер зари,
окутывают дома.

Город содрогается.

Аромат источают камни,

ты же – жизнь и возрождение,

звезда, затерянная

в свете зари,

скрипе ветерка,
тепле, дыханье...
Опочила ночь.

Ты – свет и утро.

Перевёл Михаил Белокаменский

(из цикла «Смерть придёт, у неё будут твои глаза...»)

Ты – земля и смерть.

Твоя погода – темнота

и тишина. Ничто

не живет так далеко от зари,

как ты.

Когда ты кажешься

возрождающей,

ты оказываешься
лишь

мучением,

кое в твоих глазах

и в твоей крови, но

ты не чувствуешь этого...

Живи, как камень,

как твердая земля.

Оплетают тебя 

мечты,

рыдающие движения,
кои ты не замечаешь. Боль,
как вода в озере,

трепещет и окружает тебя.

Это круги на воде.

Ты позволяешь им исчезнуть.

Ты – земля и смерть...

Перевёл Михаил Белокаменский

(из цикла «Смерть придёт, у неё будут твои глаза...»)

Также ты – холм,

и дорога из камней,

и игра в камышах.

И тебе знаком виноградник,

кой в ночи

безмолвствует.

Ты не говоришь слов.

Есть земля, коя молчит,

и она – не твоя.

Есть тишина, коя царит

на растениях и холмах.

Есть воды и поле.

Ты – закрытая тишина,

которая не отступает.

Ты – уста

и черные очи. Ты – тот виноградник.

Это земля, которая

ждет и не говорит ни слова.

Дни прошли

под пылающей высью.

Ты играла с облаками.

Это плохая земля,

чело твое знает сие.

И это – тоже виноградник.

Ты вновь найдешь

и облака, и камыши, и голоса,

как тень луны.

Ты вновь найдешь

слова за пределами короткой

и ночной жизни игр,

за пределами яркого детства.

Будет приятно промолчать.

Ты – земля и виноградник.

Горячая тишина

сожжет поле,

как костры – вечер.

Перевёл Михаил Белокаменский

Ne quitte pas la pièce, ne te trompe pas.
As-tu besoin du «Solntse» si tu fume du «Shipka»?
Tout n'a pas de sens, surtout le cri de félicité.
Va seulement au lavabo et reviens vite, sans delai.

Oh, ne quitte pas la pièce, n'allume pas le moteur.
Parce que l'espace est fait d'un couloir, par un compteur
il se termine. Et si la vivante tendreté
entrera, en ouvrant la bouche, chasse-la sans la déshabiller.

Ne quitte pas la pièce; imagine, que tu t'sens mal à l'aise:
quoi de plus excitant d'un mur et d'une chaise?
Pourquoi partir de la place, où l'on revient la nuit,
le même, que tu était, et d'autant plus rabougri?

Oh, ne quitte pas la pièce. Attrape la bossanova, danse
en manteau sur corps nu, en chaussures, en cadence.
Le couloir sent le chou et l'onguent de ski.
Tu as écrit beacoup de lettres; une autre sera inutile.

Ne quitte pas la pièce. Oh, laisse juste la chambre
deviner à quoi tu ressemble. En effet, incognito ergo sum,
comme le remarque dans les cœurs la substance.
Ne quitte pas la pièce! Eh bien, on est pas en France.

Ne sois pas idiot! Sois ce que les autres n'étaient pas.
Ne quitte pas la pièce! Donne aux meubles le vouloir!
Fusionne ton visage avec du papier peint. Barricade-toi
contre l'chronos, l'espace, l'eros, la race, le virus avec un armoire.

Перевод Михаила Озеровского

Les pénombres sifflent dans le désert.
L'océan et les prés...
Qui calmera dans une ville étrangère
La douleur de mes plaies?..

Je regarde en avant, sur le sombre crucifix,
Parmi les chemins —

Où étend ses bras tristes et décrépits
Le bon Dieu défunt...

Перевод Михаила Озеровского

Encore un songe, charmant et velouté,
Qui, avec l'aide du bon, me rend très ivre.
Un beau regard m'appelle en secret,
Et son sourire affectueux m'attire.

Je le sais bien: ce songe me trompera
Dès le premier éclat de la journée,
Mais tant que la journée chagrine viendra,
Trompe-moi, en souriant, mon songe aimé!

Перевод Михаила Озеровского