из поэмы «Странствие»
I.
Погода прелестна, оттого символизм вчуже
сделал бы это мгновение только хуже,
хочется выйти дохнуть воздухом, минуя слоги:
немного тесны, немного кучны, оттого многи,
просто подышать воздухом. Одного поэта
цитируя: я приучаюсь видеть свою тень. За лето
я полюбил воздух. Пусть он немного влажен –
этот критерий мне совершенно не важен.
II.
Глаголы, глаголы, глаголы! Мчите повсюду гордо,
в первую очередь – в воздухе. Ибо когда кто-то,
помню, меня спросил, как рождаются тексты,
я ответил тогда: Ars longa, vita brevis est. И,
сделав отсылку на воздух, рождающий слово,
дающий нам жизнь, verbum которой – основа,
знал – рождается слово у ляха, у руса, у ганса,
когда он читает сквозь мрак: lasciate ogne speranza.
III.
Глаголы! В них скальды, барды, пииты, друиды.
И многие ввек потеряны, и многие ввек забыты.
В глаголах нет жизни, поколе мертв смысл главный:
vita sine libertate, nihil – третье слово с заглавной.
Мне радостно осознавать то, что мои слоги
оставят тени моей отпечаток на чьем-то ожоге,
на чьем-то сердце, мысли, мозге – неважно, едино;
в глаголах – великий свет, в глаголах – кончина.
IV.
Qui latuit bene, bene vixit – в глаголе
дело; глагол – подвластен Богу, смысл его в воле.
Воля – жить логосом, то есть отчасти гробом,
или жить зычностью, пущенной нервным знобом.
О, человек, глаголом tempori parce!
Потому что чем день взрослее, тем он тяжче.
Потому что главная ценность лихого глагола –
миновать мелочность тлена и толщь подзола.
V.
Я говорил о глаголе, как о нашей причастности
к Богу, как к Абсолюту – все остальное частности.
Tempus fugit – за нами лишь наше дело:
то, что мы говорили, что наша мысль хотела,
что наша плоть желала; всяко живет в глаголе –
лучше, чтобы во вечном: nil permanet sub sole,
как говорилось в Библии, в вящем Слове из всяких.
С ним – нетленны глаголы: от суровых до мягких.