В твоих тенях, Платон, которые я вижу, связанный,
я замечаю не что иное, как, сажею смазанный,
силуэт души, занимающейся саморефлексией
в огне позади моего стана, что опьянен поэзией.
В твоих цепях, Платон, я вижу нехватку прощения.
Паралич счастья – в невозможности вращения
шеи. Отсутствие ключей от кандалов – в разуме
как ограничении Бога излишними фразами.
Раскаяние – для меня плод пещерной иллюзии,
где тени – черные, странные видимости – инклюзии
горных пород, в огне искрящих, крепящихся,
как «Все хорошо, не пекись!» в сердцах суетящихся.
И огонь возгорится настолько, что тени скроются;
он покажет мне выход из центра теневого полюса,
почтив Гераклита. И, минуя треск своего топота,
в солнце, ослепленный, как Моисей, я увижу Господа.