1. Поэт
Мое пророчество оказалось слепым,
и голос мой оказался немым.
И чем точнее я видел будущее,
тем сильнее мне закрывало очи безвестное отрицание,
тем чаще мой голос говорил правду,
тем сильнее он, пустой, неслышный, отражался,
и да – я говорил, как в самых кошмарных снах,
ведь когда голос для других – лишь его эхо, шум,
для говорящего – это речь, то есть точное видение.
Язык, то есть связанные слова,
стучащие по земле, поломанные, неуслышанные,
как твоя тень, ясная и яркая, что сияет
и предстает пред другими туманным взором
и часто ослепительным, если ты предстанешь не тенью,
но женщиной.
Мое пророчество оказалось слепым существом,
и слово мое оказалось глухим.
2. Кассандра
Дверь дворца. Статуя Аполлона.
Судно только пришвартовалось, и на краю
дворца Агамемнона
я вижу лик вернувшегося царя,
который сделал меня невольницей,
меня, красивейшую из дочерей Приама;
они думают, что я – ласточка,
ведь я – чужда их языку, как оная,
внезапно прилетевшая из заморья;
и во дворце, зловонном от крови и смерти,
в опьяняющей багряности драгоценных ковров,
кои царица протягивает вернувшемуся царю,
весь пурпур, извлекшийся из моллюсков со дна
кровоточащего моря; я чувствую смерть,
Хор благоговеет предо мной и вопрошает
о руинах и разрушении моей Трои,
которые я, притом, предсказала,
словно все могло и не сбыться,
и голос вырывался из моего горла тщетно!..
– Они знают, что ты – пророк, – говорил Хор, –
но они понимают, что живут в мире,
что не нуждается в пророках и не доверяет им:
теперь я вижу мраморную ванную комнату, куда входит
Агамемнон,
и кровопролитие его рассеченного тела, рассеченного ею,
неверною женой, которая, воссоединилась
в своей постели с Эгисфом, пока её царь покорял Трою,
уничтожая тех, кто со мной одной крови;
я чувствую, что он поразит его, и потом смерть коснется меня,
виновную в собственном порабощении.
Долой повязки эти и мантию,
вниз, на землю, на эту землю, пропитанную кровью;
и на две части разломан жезл,
как бы мне хотелось, чтобы это было мое проклятое тело,
наказанное Аполлоном за мой отказ ему,
наказанное неверием людей в ту правду, которую я говорю...
Однако все сбывается, когда я предсказываю,
царь на колеснице сомневается в миге, сам того не зная,
потом он спустится... вот, спускается, попирая пурпурные ковры,
попирая тело окровавленного моря,
вот я, не имея ни одежды, ни жезла,
безо всяких оракулов, говорю сама с собой
в час, предшествующий моей смерти.
Мое пророчество оказалось слепым,
людской жребий оказался тайной,
счастье – лишь мечтой тени.
И если придет несчастье – даже эта мечта исчезнет
движением влажного полотенца по картине.
Они говорили, что я – словно соловей,
кой никогда не сыт криками и извечно поет
и плачет всю свою жизнь в лесу зол.
Сами того не зная, они насмехались надо мной,
ведь даже соловей счастливее меня!
Боги наделили его тело крыльями,
подарив ему сладкую жизнь даже во плаче.
А мне остается он – голос, неуслышанный и разбитый,
и вместе с ним – видение надвигающегося будущего,
неслышное и слепое в настоящем.
В моих глазах нет тени мечты,
но есть видение непрекращающегося порицания.
Перевёл Михаил Белокаменский